О незнакомце из секретной лаборатории "В"

О незнакомце из секретной лаборатории В

Академик Гурий Иванович Марчук - личность легендарная. Вместе с Курчатовым и Доллежалем создавал атомное оружие - первую в мире водородную бомбу, стоял у истоков нового класса подводных лодок с жидкометаллическим теплоносителем, аналога которым до сих пор нет.

Он был последним президентом Академии наук СССР, а уже после перестройки занялся глобальными проблемами: экологией, изменением климата и даже медициной - генетикой и иммунологией. В свои 86 лет, несмотря на давно заслуженный отдых, он активно трудится в им же созданном Институте вычислительной математики РАН, читает лекции, ездит на конференции, пишет книги. Он советник президиума Российской академии наук, руководитель кафедры на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ.

- Гурий Иванович, рано ли проявились у вас математические способности?

- Довольно рано. Моя родина - юг Урала, Оренбуржье, и когда мне было пять лет, родители почему-то решили перебраться на Волгу, так мы оказались в селе Духовницком, это между Саратовом и Самарой. Отец мой был учителем химии. Кажется, класса с восьмого я вдруг стал легко решать задачи за 9-й и 10-й класс, и как-то так вышло, что сложных задач для меня не стало. Однажды отец отправился на ярмарку в Хвалынск - это на другом берегу Волги - и привез оттуда потрепанную книжку 1912 года издания. На обложке было написано «Арифметика. А. Малинин и К. Буренин». Мне название показалось смешным. Но отец сказал: «Вот, сын, я купил тебе очень хорошую книгу. Давай сделаем так: если ты решаешь задачу, я плачу тебе 20 копеек. А если не решаешь, то платишь мне штраф - рубль». Конечно, я тут же схватил книгу. Первую задачу решил с ходу, вторую - подумал. А третью, как ни бился, решить не мог. Тогда попросил отца дать мне еще три задачи. И опять две решил, третью не могу. Книжка оказалась с секретом. В ней были перемешаны простые и сложные задачи, какие даже не всем учителям под силу. В конце концов, подсчитав, мы с отцом выяснили, что никто никому не должен. С тех пор я понял, что в математике надо решать сложные задачи - простые ничего не приносят. Неизвестно, как сложилась бы моя жизнь, если бы не этот зловредный задачник... Но вскоре началась война. Мне было 16 лет, когда в 1942 году я поступил на первый курс математико-механического факультета Ленинградского государственного университета, который находился в эвакуации в Саратове. А в марте 43-го меня призвали в Красную армию и направили во вновь организованную школу АИР - артиллерийской инструментальной разведки резерва Верховного главнокомандования. Школа размещалась на окраине Саратова на территории танкового училища. Я выучился на младшего сержанта, а к концу войны дослужился до старшего сержанта, побывав по специальным заданиям командования во фронтовых зонах Чугуева, Харькова и Сум. Ближе к концу войны оказался в Ленинградской области, где обеспечивал артиллерию Верховного главнокомандования сведениями, необходимыми для подавления вражеских войск в Пруссии. На войне мне повезло - меня не только не убили, но и не ранили. В октябре 1945 года я поступил на второй курс математико-механического факультета ЛГУ.

По окончании учебы я попал на работу в ГЕОФИАН - Геофизический институт АН, где окончил аспирантуру и получил степень кандидата физико-математических наук. Работал под руководством выдающегося гидромеханика Ильи Кибеля, которому обязан методологией научного познания с помощью математических моделей.

- Именно матмоделирование привело вас в атомную энергетику? Как это случилось?

- Как-то зимой 1952 года к нашему институту подъехал черный автомобиль ЗИС, из него вышел человек, который, как выяснилось, разыскивал меня. Этот человек пригласил проехаться с ним, а на мой вопрос, куда мы едем, кратко ответил: «Узнаете». Мы ехали около полутора часов мимо красивейших подмосковных лесов, пока не свернули с шоссе к какому-то секретному объекту, окруженному высоким забором. Преодолев несколько кордонов, через которые машину беспрепятственно пропустили, мы наконец очутились в административном здании и прошли в просторный кабинет, его хозяин, невзрачный лысый человек, не представившись, сообщил мне, что отныне я буду работать в лаборатории «В». Как потом выяснилось, именно так и называлась лаборатория по созданию водородной бомбы. Я был раздосадован и спросил: «А что будет, если я откажусь?» На что человек спокойно ответил: «Тогда вы отсюда не выйдете». Впоследствии я узнал, что лысый человек - это полковник КГБ, которому поручили обеспечивать деятельность и охрану сверхсекретной лаборатории по созданию супероружия. Узнав, что мне предстоит работать под руководством профессора Блохинцева, я успокоился - по его книге «Основы квантовой механики» я учился в университете. Поняв, что мне придется жить и работать среди физиков, я повеселел и согласился, хотя мое согласие и не требовалось. Так началась моя многолетняя работа в Обнинске.

Через три года лаборатория «В» была переименована в Физико-энергетический институт Госкомитета СССР по использованию атомной энергии. Я стал руководителем математического отдела института. Первоочередной моей задачей стал математический расчет водородной бомбы на дейтерии, альтернативной знаменитой сегодня «слойке», которую, в свою очередь, разрабатывал Андрей Сахаров. Мы должны были в очень короткие сроки тщательно изучить свойства дейтерия и рассчитать термоядерные реакторы нового типа. На эту задачу работало основное предприятие в Арзамасе, его поддерживали в Институте Келдыша в Москве. А мы обеспечивали теоретические расчеты, которые, как вы понимаете, должны быть очень точны. С задачей справились. Но о технических деталях рассчитанной нами водородной бомбы я и сегодня не могу рассказывать. Это закрытая тема.

Работать приходилось со многими интересными людьми. Научным руководителем института был выдающийся ученый Александр Лейпунский. Вместе с Петром Капицей он работал в Кембридже и считался ученым с мировым именем, а вернувшись в СССР, стал автором ряда первоклассных проектов использования атомной энергии в стране. Познакомившись с ним, я услышал много интересного, в том числе и эту удивительную историю. В 1945 году Александру Ильичу было поручено сохранить для научных целей несколько граммов радия, добытых неимоверным трудом. В ту пору это был едва ли не единственный практически используемый интенсивный радиоизотоп, цены которому, как теперь картинам Леонардо да Винчи, просто не было. И вот для хранения радия ему выделили в одном из институтов Москвы маленькую комнатку. В нее поместили сейф с радием. Комнату опечатали, а около дверей организовали круглосуточное дежурство. Часовые, сменяясь, под расписку в журнале сдавали ценное имущество. Через год или два во время инвентаризации драгоценных металлов решили проверить запасы радия. Вскрыли печать, открыли дверь и увидели... большую светлую комнату с канцелярскими столами. Сейфа с радием в комнате не было. Оказалось, что институт, производя ремонт, сделал кое-какую перепланировку. Маленькую комнатку присоединили к большой, стену снесли, а сейф «с какими-то склянками» выбросили, куда - никто не знал. Сотни научных сотрудников тщательно обыскали все свалки и помойки столицы, но ничего не нашли. Поиск был прекращен, а Лейпунский снят с работы и «сослан» в Киев. И лишь спустя несколько лет, когда Обнинску потребовались ученые высшего класса, Александра Ильича пригласили в лабораторию «В», где под его руководством было создано новое направление, связанное с реакторами на быстрых нейтронах. За эти работы ученого удостоили Ленинской премии и других высоких наград. Ничего этого могло не быть, если бы он был сослан в лагеря.

- В Обнинске велись секретные работы. А ученые были тоже засекречены?

- Я долгое время находился под грифом секретности. Снял его с моего имени лично Курчатов. Дело было так. Я написал монографию о расчетах ядерных реакторов. Книжка лежала в издательстве. И вот в моей квартире в Обнинске однажды вечером раздается телефонный звонок. Беру трубку: Курчатов. «Гурий Иванович, не могли бы мы встретиться завтра утром в Институте атомной энергии?» Курчатов тогда руководил этим институтом, сегодня носящим его имя. Конечно, я приехал. Игорь Васильевич приветствовал меня, провел в свой кабинет и сказал, что скоро начнется вторая Женевская конференция по мирному использованию атомной энергии и было бы хорошо в ее материалы от нашей страны включить мою книгу, с которой он, к моему удивлению, уже успел ознакомиться в рукописи. Я растерялся, поскольку знал, что книга выйдет в лучшем случае через полгода. Тогда Игорь Васильевич взял «кремлевский» телефон, набрал номер и сказал в трубку: «Але, девочка, это ты? Надо, чтобы такая-то книжка вышла через месяц». Поговорив с таинственной девочкой, он сообщил мне, что все в порядке. Я направился к выходу, но уже на пороге не выдержал и решил спросить, что же это за могущественная девочка? Курчатов засмеялся и пояснил, что «девочка» - это сокращение инициалов имени Дмитрия Васильевича Ефремова, крупнейшего физика-энергетика. Курчатов многим давал ласковые, шутливые прозвища. Так, академика Якова Борисовича Зельдовича он называл не иначе как Ябэ, а академика Юлия Борисовича Харитона - Юбэ. Книга была издана ровно через месяц, и ее получили в комплекте с нашими материалами все иностранные делегации конференции. После этого действительно мое имя стало известным.

- Как случилось, что вы стали заниматься атомными подводными лодками?

- После того как свою роль в проекте по расчетам водородной бомбы я выполнил, перед нами была поставлена новая, не менее важная задача - создать качественно новую атомную подводную лодку-охотник c жидкометаллическим реактором. В 1952 году мы были пионерами в такого рода исследованиях. Задачу удалось решить: наши лодки научились развивать скорость до 70 километров в час, что по тем временам было грандиозным достижением, и опускаться на глубину до километра. Этот рекорд зафиксирован в Книге рекордов Гиннесса, хотя мы никаких заявок не подавали. Произошло это по инициативе американцев. Лодки, двигатели которых были изготовлены по нашим расчетам, и по сей день остаются лучшими в мире. У американцев таких не было и нет.

Дело создания подводных лодок я освоил как таблицу умножения. Самое страшное для ученого - перестать развиваться. И я стал мучиться: куда же податься? А тут из Новосибирска приехал академик Соболев. Сказал, что начинается организация Сибирского отделения Академии наук, строится Академгородок, и там будет в том числе математический институт. Но с кадрами плохо. Надо их укреплять. Вот и пригласил меня для того, чтобы я возглавил вычислительный центр в институте. Я решил съездить, посмотреть, что это за Академгородок. Когда увидел строящийся проспект Науки, с которого открывалась перспектива возведения сразу 15 академических институтов, у меня от восторга перехватило дыхание. Вернулся в Москву и все рассказал жене. Она сказала: «Ну, раз ты считаешь, что надо ехать, - поехали».

- Наверное, жалели, что уехали из столицы?

- Ни разу! В Сибири прошли наши лучшие годы. В 1962 году я возглавил Вычислительный центр Сибирского отделения АН СССР. Вскоре он стал одним из крупнейших академических институтов. В то время я занимался уже не атомной энергией, а проблемами атмосферы, которые позже вылились в глобальные исследования по предсказанию погоды, катаклизмов и стихийных бедствий, крайне актуальных сегодня.

В начале 60-х годов жизнь в Академгородке была особенно насыщенной событиями и интересными встречами. Кто к нам только не приезжал! Однажды в Новосибирск должен был прилететь Шарль де Голль. Визит ожидался со дня на день, как вдруг выяснилось, что во всем городе нет подходящей для него кровати: президент Франции обладал необыкновенно крупным телосложением и высоким ростом. В течение одной ночи на местной мебельной фабрике пришлось срочно изготовить кровать на полметра длиннее обычной. Довелось поволноваться и перед самым прилетом. В аэропорту выяснилось, что посмотреть на высокого во всех смыслах гостя явилось множество незапланированных встречающих. Разгонять их было поздно: самолет успел приземлиться и президент Франции ступил на трап. Что делать? Ведь толпу никто не проверял, не обыскивал. Кто знает, что там за люди? Между тем де Голль вышел из самолета и с приветливой улыбкой прошел всю полукилометровую очередь, не поленившись многим пожать руки. Этим он сразу расположил к себе новосибирцев. Когда приветствия наконец закончились, мы облегченно вздохнули: обошлось без инцидентов. Вскоре после его приезда в Академгородке была создана французская спецшкола и Общество советско-французской дружбы. Франция стала моей любовью на всю жизнь. Меня не раз приглашали в эту страну читать лекции, спустя годы я познакомился и подружился с Франсуа Миттераном, который вручил мне орден командора Почетного легиона, а в начале 90-х я стал иностранным членом французской Академии наук.

- Ваша сибириада длилась почти 20 лет. И, кстати, если бы не ваше заступничество, пол-Сибири сегодня находилось бы под водой.

- Дело не только во мне. В середине 60-х было решено создать при Совмине СССР Совет по науке - независимый научный орган, который должен был давать объективные оценки о крупных предложениях по преобразованию страны, системе образования, строительству уникальных объектов. Туда вошли 16 академиков и два члена-корреспондента. Я стал ученым секретарем совета. За годы его работы было принято немало важных решений, и одно из них касалось проекта по строительству Нижне-Обской ГЭС около Сургута. На проектные работы были отпущены огромные по тем временам деньги - два миллиона рублей. Разбираясь в вопросе, мы поняли, что при реализации проекта будет затоплена почти треть Западной Сибири, и организовали мощную комиссию из специалистов, которая доказала Хрущеву несостоятельность идеи. Если бы нам не удалось этого сделать, мы лишились бы богатейшего сельскохозяйственного региона, лесных угодий, а также нефти, которую только-только открыли геологи в районе Березова - месте, где некогда отбывал ссылку Александр Меншиков. Реализация этого бездумного, а точнее, безумного проекта, несомненно, привела бы к экологическому бедствию. Увы, примеров воплощения такого рода проектов в нашей стране предостаточно. Потому и случались в совете порой весьма резкие споры по тому или иному поводу. Однажды Хрущев попросил нас оценить пользу или вред 11-летнего образования. Академик Лаврентьев созвал совет и пригласил на него министров высшего и среднего образования СССР и РСФСР Елютина и Столетова. Министры сделали по докладу, в которых одобрили сложившуюся на тот момент в стране систему 11-летнего образования. Встал Лаврентьев и спросил, зачем в школах так много времени отводится преподаванию русского языка. Вот мы, ученые, дескать, не знаем его в совершенстве, однако это не мешает нам общаться, доказывать теоремы и развивать теории. А что касается статей, то мы их пишем с ошибками, которые исправляют наши секретарши. Затем спрашивает академика Семенова: «Николай Николаевич, вот вы хорошо знаете русский язык?» Тот подумал и изрек: «Пожалуй, нет». «А как вы обходитесь с бумагами?» - «Пишу неразборчиво, а секретарша поправляет все как надо». В спор вмешались Келдыш и Кириллин, заметив, что им стыдно все это слушать: русский язык - часть нашей культуры, и всякий культурный человек, а тем более ученый, академик, просто обязан быть высокограмотным человеком. Этот тезис поддержали все остальные участники заседания, в том числе и я.

Одиннадцатилетнее образование, правда, тогда все-таки похоронили, и учиться стали 10 лет. Спустя годы 11-летки возродились, и я считаю, что это правильно. Чем раньше мы заставляем маленького человека трудиться интеллектуально, тем лучше.

- После падения Хрущева что стало с вашим советом?

- Хорошо помню, как Лаврентьев вызвал меня в свой кабинет и сказал: «Гурий Иванович, в Москве что-то случилось, надо немедленно лететь на пленум. Тебе тоже там надо быть». Из аэропорта Лаврентьев сразу отправился на пленум в Кремль, я же поехал ночевать на квартиру. Утром позвонил в диспетчерскую гаража Совмина, чтобы попросить прислать за мной машину, и мне ответили, что с сегодняшнего дня машина меня обслуживать не будет. Это удивило. Я спустился вниз и купил свежие газеты, откуда и узнал, что прошедший накануне пленум отстранил Хрущева от руководства страной. Новым генсеком избран Брежнев. Я поспешил в Кремль своим ходом. Происходящее там меня поразило. Большая группа хозяйственных служащих и рабочих входила во все кабинеты и, если там были портреты Хрущева, срывала их граблями и швыряла на тележку. Смотреть на это было просто противно. На следующий день новый председатель Совета министров Косыгин на заседании Совмина поставил вопрос о ликвидации нашего Совета по науке. Это было первое постановление нового состава Совмина.

- Говорят, вы были одним из первых, кто попытался совершенно легально привить в СССР рыночную экономику.

- Дело было в 1964 году, когда о таком и помышлять было нельзя. Меня пригласили в американский Боудлер на первый симпозиум по проблемам долгосрочного прогноза погоды и климата. Эта наука во всем мире только зарождалась, а я как раз занимался методами изучения задач динамики атмосферы, еще неизвестными американцам. Конференция закончилась, и мы пошли прогуляться по магазинам. В ту пору в моду входили портативные 8-миллиметровые кинокамеры, и я очень хотел купить такую жене. Захожу в один из магазинов и вижу, что самая дешевая стоит 60 долларов. Это была японская камера. А у меня в кармане - 45. Продавец спрашивает, что я хотел бы купить. Показываю на камеру, и он начинает ее усиленно расхваливать. Я демонстрирую свои 45 долларов и собираюсь уходить. Тогда он предлагает мне сбавить цену до 55 долларов. Я опять показываю 45. Тогда он назначает новую цену: 50 долларов. Это мне надоело, и я решительно направляюсь к двери: для нас такой торг был делом непривычным. Продавец догоняет меня и, всячески заискивая, соглашается на мои 45 долларов. Но я уже не хочу покупать камеру, потому что у меня испортилось настроение. Тогда он вытаскивает чистую кассету и прикладывает к камере со словами: «Презент!» Я снова отказываюсь. Тогда продавец достает из кармана ручку и присовокупляет ко всему этому добру. Тут уж я психологически сломался и выложил свои 45 долларов. Камера жене очень понравилась, она наснимала ею много фильмов о сибирском житье-бытье, которые мы иногда смотрим и сейчас. Так я впервые столкнулся с рыночной экономикой, и этот опыт мне вскоре пригодился.

Во время моего отсутствия руководитель отдела вычислительной техники Макаров решил усовершенствовать ЭВМ М-20. Когда я вернулся, ахнул: единственная в ту пору вычислительная машина была разобрана, около нее колдовали оптимистичные юные исследователи, а все Сибирское отделение лишилось возможности решать сложные математические задачи. Положение было катастрофическим. Каждое утро академик Лаврентьев спрашивал меня, работает ли машина. Я отвечал: да, работает. Но задач не решает. Уж не помню, сколько дней и ночей я проторчал возле нее, пытаясь восстановить утраченные функции.

Наконец машина стала считать. Правда, обещанного усовершенствования она не дала, но все равно мы испытывали чувство, какое, наверное, испытывают родственники здорового человека, когда в процессе лечения его сделали совсем больным, а потом путем неимоверных усилий все-таки избавили от приобретенных в больнице недугов. Мы-то ликовали, но на каждом заседании президиума Сибирского отделения АН меня подвергали резкой критике за то, что наш Вычислительный центр не дает им достаточно «машинного» времени, из-за чего проваливаются их проекты. Мне это порядком надоело. При этом стоит добавить, что за обслуживание институтов «машинным» временем президиум добавлял к нашему бюджету два миллиона рублей. Однажды на очередном заседании я выступил с ошарашившим всех предложением: эти деньги из нашего бюджета передать всем институтам - пользователям ЭВМ в сложившейся пропорции. А потом, дескать, мы будем у этих институтов зарабатывать. У членов президиума возник шок: как можно «свои» деньги отдавать другим! Академик Будкер сказал по этому поводу: «Марчук своим предложением как будто через голову перевернулся». Тем не менее в порядке эксперимента систему решили на год утвердить. Уже через месяц я не услышал привычных замечаний. Если кто-то из сотрудников института жаловался на нехватку денег, директор вызывал его к себе и объяснял, что он безобразно плохо сформулировал задачу. Вот когда, дескать, сформулируешь хорошо, тогда и приходи, и решим, давать тебе денег или нет. В конце года мы получили прибыль в 500 тысяч рублей. Так заинтересованность, ответственность и свободная экономика сделали хорошее дело.

- На фоне замечательного житья-бытья в Сибири как вы восприняли назначение на крупный академический пост в Москве?

- Для меня это было неприятной неожиданностью. Нисколько не лукавлю. Зимой 1979-го, буквально на следующий день после возвращения из отпуска, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Президент АН СССР академик Александров просил срочно прилететь в Москву первым авиарейсом. На все мои вопросы ответил: «Когда прибудете, введу в курс дела». По дороге я пытался перебрать в голове все возможные варианты, но истинного положения дел даже предположить не мог...

В Москве мне был предложен пост заместителя председателя Совета министров и председателя Государственного комитета по науке и технике. Нельзя сказать, чтобы я обрадовался. Из Новосибирска уезжать совсем не хотелось. Суслов, принявший меня в своем кабинете, на все возражения ответил: «На этом посту вы сможете больше сделать для Сибирского отделения». Я умолк...

- Наверное, совсем непросто было двигать вперед науку в столь сложный экономический и политический период...

- К трудностям мне не привыкать. Угнетало другое - то, что все дела по сути буксовали. Чем дальше, тем больше было заметно, что страна движется к пропасти. Мы пытались спасти ситуацию, искали выход. Скажем, состоялся семинар крупнейших экономистов, по результатам которого мы подготовили доклад председателю Совмина Тихонову, где был сделан подробный анализ экономики страны и сформулированы важнейшие предложения. В качестве показателя деятельности предприятия мы предлагали взять прибыль и в зависимости от нее делать все полагающиеся начисления: в фонд развития, в фонд поощрений, социальные платежи... А исключить из показателей плана такую позицию, как уровень рентабельности. На основе субъективных оценок чиновников он уравновешивал прибыльные и убыточные предприятия и таким образом подтачивал экономику. Мы настаивали на восстановлении фонда амортизационных отчислений. В результате его ликвидации предприятия лишались средств на приобретение новой техники. Все эти мероприятия могли дать толчок экономическим преобразованиям в области новой техники, а прибыль положила бы начало рыночным отношениям. Но вышло иначе. Тихонов на нашем докладе написал резолюцию членам президиума Совмина внимательно его изучить и рассмотреть, однако ничего этого сделано не было. Между правительством и Политбюро существовали большие противоречия. Последнее слово было за Политбюро, и это вызывало раздражение в правительстве. Система управления Совмином не была замкнута. Например, сельским хозяйством напрямую руководил секретарь ЦК, а Совмин был фактически отстранен от руководства сельским хозяйством. Правительство мало влияло и на валютную политику, хотя формально какие-то постановления принимались. Недаром ведь время называли застойным...

- Но наконец пришел энергичный Горбачев...

- Действительно, одно из первых его решений - провести всесоюзное совещание по развитию научно-технического прогресса - было, казалось бы, очень верным. На совещании сделали совершенно правильные акценты на развитие машиностроения как фундамента модернизации всей промышленности, на электронику, химическую промышленность и строительство. Но, увы, инерция старого, затратного механизма в экономике оказалась слишком сильной. Вместо реальных дел в высших эшелонах власти плели интриги. Скажем, однажды Тихонов поручил мне рассмотреть проблему окупаемости инвестиционных средств в стране. Я с энтузиазмом взялся за дело, обратился к экономистам, и уже через месяц мы сделали полный расчет и методику определения эффекта и затрат. Поехали в Совмин. Доклад попал, как обычно, к управляющему делами Смиртюкову, который терпеть не мог ученых и по-своему изложил суть вещей председателю Совмина. Тот в негодовании приказал все пересчитать и не морочить ему голову. Мы пересчитали: получилось то же самое. Тихонов, вместо того чтобы вызвать меня и все прояснить, опять выслушал только Смиртюкова, разгневался и опять потребовал пересчитывать. В третий раз делать этого мы не стали. Поняв, что перегнул палку, Смиртюков позвонил мне и сказал: «Можете не пересчитывать - я спихну дело в архив». Порой накатывало отчаяние, хотелось плюнуть и уйти в отставку, но наутро я вставал с решимостью продолжать попытки что-то изменить.

- Значит, Горбачев вас разочаровал? Но ведь именно при нем вы стали президентом Академии наук СССР...

- Горбачев пытался связать научно-технический прогресс и экономическое развитие страны с политическими преобразованиями, думая изменить облик партии и отстранить ее от управления государством. Речь могла идти только о путях, с помощью которых мы пришли бы к новой структуре общества - деполитизированного, деидеологизированного, демократического. И я полностью разделял эти цели. Но в сложной ситуации, в которой оказалась страна, Горбачев прислушался к силам, которые обещали провести необходимые преобразования за 500 дней. Поверив им, Горбачев попал в ловушку. Нам требовался свой, особый подход к смене экономической и политической системы, невозможно было в одночасье отказаться от всего, что народ создал за многие и многие годы. Идея радикального перехода к новой системе за 500 дней погубила хорошее начало.

Когда на Политбюро приняли решение рекомендовать меня на пост президента АН СССР, радости я не испытал. Но меня поддержал замечательный ученый, мой друг и учитель академик Александров - его мнение оказалось решающим. Сам он решил уйти с этого поста в отставку - его буквально подкосила трагедия в Чернобыле. Я понимал, что на этом посту должен буду если не приумножить, то хотя бы сохранить потенциал академии, укрепить международные связи, чтобы предотвратить массовую эмиграцию ученых за рубеж. Догмы, к которым мы привыкли за много лет, как гири на ногах, тянули вниз. Мы должны были научиться летать. Все шесть лет своего президентства я старался решать нелегкие вопросы. Скажем, как обеспечить социально членов академии после достижения ими пенсионного возраста? Было принято решение создать институт советников, куда попадали члены академии после достижения ими 65 лет только при их желании и в обязательном порядке после 70 лет. При этом они должны были оставить руководящие должности, но продолжали работать в академии и сохраняли все прежние права и социальное обеспечение. Горбачев обещал на Политбюро поддержать меня, заметив, что своими трудами эти люди имеют право на социальное обеспечение до конца дней. На Политбюро прозвучали поправки: предельный возраст действительного члена академии - 75 лет, после достижения этого возраста он остается полноправным членом академии, а президиум может объявить вакансию с целью притока молодых, активных академиков. Когда я прочитал это решение на заседании президиума АН, повисла долгая пауза. Никто не ждал, что такое решение пройдет. Очнувшись от шока, проголосовали единогласно. А через неделю 16 академиков подали заявления о переходе в советники по возрасту. 16 молодых членов президиума мы довыбрали на ближайшем общем собрании. Система омоложения академии, а затем и руководства академических институтов была хорошим начинанием. Были и другие планы, однако осуществлять их становилось все труднее. В стране росло политическое напряжение. Вскоре стало ясно, что СССР больше нет.

- Тем не менее вы пытались сохранить Академию наук СССР. Разве это было реально?

- Как только стало ясно, что страны как таковой больше не существует, в академии начался процесс брожения, который вылился в общее желание получить статус российской. Позвонил Горбачеву и предложил созвать совет для обсуждения возникшей ситуации. Было множество академиков и членов правительства. Я сделал доклад о том, что необходимо сохранить Академию наук СССР, поскольку это организация научная, а не политическая, и формировалась в течение 300 лет. Началось обсуждение. Велихов и Макаров были за передачу академии под юрисдикцию России. Александров поддержал меня. Горбачев, Акаев и Назарбаев заняли ту же позицию. Горбачев сказал, что деньги будут найдены за счет планировавшегося уменьшения бюджета Минобороны. Таким образом, было принято решение сохранить Академию наук СССР.

Но главные сюрпризы возникли впереди. На президиуме АН СССР выступили Велихов и Макаров и сказали, что Горбачев не дал однозначной оценки создавшейся ситуации и не гарантировал финансирования. Зал, как бывает в такие моменты, забурлил, началось спонтанное обсуждение без всякой аргументации. Как ни печально, все члены президиума поддержали Велихова и Макарова. Я оказался в оппозиции. Впору было подавать в отставку. Но я этого не сделал - боялся, что к власти тут же придут люди, которые все доломают. В прессе уже всерьез обсуждался вопрос о том, что время Академии наук прошло. И я решил держаться до конца, до общего собрания академии. Пусть она будет российской - главное, ее сохранить.

- Вашу речь на общем собрании РАН многие назвали реквиемом советской науке - так это было печально...

- Это и был реквием. Я говорил тогда, что наука во всех суверенных государствах бывшего СССР, включая Россию, становится структурно ущербной. Нельзя было потерять важный элемент общества - науку, без которой страна превратится в сырьевой придаток. Я сошел с трибуны с тяжелым чувством, понимая - сделал все, что мог. Но этого явно было мало...

- Правда ли, что вы были дружны с «железными леди» Индирой Ганди и Маргарет Тэтчер?

- Еще в начале 50-х, когда я работал в Обнинске, судьба впервые свела меня с Джавахарлалом Неру - первым премьер-министром Индии и его дочерью Индирой Ганди, молодой красивой женщиной. Впоследствии мы стали настоящими друзьями. Я был уже членом правительства, когда Индира Ганди вновь приехала в Москву, и мне было поручено сопровождать ее в поездке в Звездный городок. Оказалось, она хорошо помнит нашу первую встречу, хотя прошло много лет и юная красавица превратилась в убеленную сединами и наделенную высшими полномочиями премьер-министра страны. По дороге Индира с живым интересом расспрашивала меня о нашей жизни, о науке, откровенно рассказывала о своих детях и внуках, проблемах с невесткой - вдовой погибшего сына Санджая, поделилась воспоминаниями о том, как была в тюрьме и как друзья ее спасали. Ей показалось интересным, что и у меня, и у нее сыновья. Вечером мы посетили Большой театр, а назавтра улетели в Таллин. В салоне самолета я познакомился с Радживом Ганди, сыном Индиры. Мы тоже поговорили о житье-бытье. Оказалось, что Раджив очень любит авиацию и, налетав уже более миллиона километров, собирается посвятить этому делу всю свою жизнь. Но мать после гибели Санджая просила его не летать, и любовь к матери пересилила... Потом мы с женой не раз бывали в Индии, посещали Индиру и Раджива.

А с Маргарет Тэтчер совсем другая история. С ней я познакомился в аэропорту Шереметьево, когда она прилетала на похороны Брежнева. С первых же слов меня поразило то, что она, бесспорно, была активным ученым, а не просто политиком. Как рыбак рыбака, ученый всегда узнает ученого - по складу ума, по манере задавать вопросы. В молодости она училась у будущего нобелевского лауреата Дороти Ходжкин, разрабатывала и исследовала классы некоторых полимеров, поэтому к обсуждению научных проблем всегда относилась с большим интересом. Поговорив какое-то время в аэропорту, мы начали прощаться. Я был удивлен, когда Тэтчер вдруг пригласила меня в Лондон. Однако тогда у меня времени не нашлось.

Через несколько лет, когда я уже был президентом АН СССР, понял, что нужно готовиться к солидной поездке в Великобританию для подписания двустороннего соглашения. Пока переписывались с Лондонским королевским обществом, получаю уведомление, что Маргарет Тэтчер прибывает в страну с официальным визитом. Программа предусматривала посещение Академии наук, точнее, одного из институтов, по профилю близкого к ее работе. Я связался с директором института академиком Вайнштейном и попросил подготовиться к встрече. И вот в теплый солнечный день к институту подъехал кортеж. Почти все сотрудники вышли на улицу, чтобы живьем увидеть премьер-министра. Маргарет, выйдя из авто, всех одарила очаровательной улыбкой, затем подошла ко мне и Вайнштейну и стала нас благодарить за возможность посетить институт. Сотрудники познакомили Тэтчер с уникальными установками, созданными для изучения низкотемпературной сверхпроводимости. Она обошла ряд лабораторий, все время задавая вопросы и участвуя на равных в научных дискуссиях. Потом мы пошли пить чай, и кто-то из сотрудников преподнес высокой гостье ксерокопию одной из ее первых статей, опубликованной в солидном английском журнале. Обычное хладнокровие покинуло «железную леди»: она заметно растрогалась тем, что ее статьи здесь знают и даже читают.

- Ну а в Лондоне-то вы побывали?

- Да, мы приехали для обсуждения проекта двухстороннего соглашения. Выяснилось, что взаимный интерес ученых к совместным обсуждениям и лабораторным работам обеих академий очень велик, но квота бюджетного финансирования для этих целей у английских коллег слишком мала. Назавтра я был приглашен на Даунинг-стрит, в резиденцию Маргарет Тэтчер. Она сама встретила нас у подъезда. На стене вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, были вывешены фотографии премьер-министров Великобритании, и она заметила: «Далее место мое. Когда я оставлю свой пост, моя фотография появится на этом месте - такова традиция дома». Я попросил Тэтчер увеличить квоту финансовой поддержки английских ученых для совместных работ по фундаментальным исследованиям. Она ответила, что, понимая важность международного сотрудничества с АН СССР, принимает решение в два раза увеличить ассигнования на эти цели. Я был откровенно потрясен - у нас такого размаха в науке не наблюдалось и в лучшие годы.

- Уйдя в отставку, вы не вышли на пенсию, а стали директором основанного вами же Института вычислительной математики РАН.

- Создавая институт в 1980 году в Москве, я руководствовался опытом организации Вычислительного центра СО АН. Это уникальное учреждение. В нем нет традиционных отделов и лабораторий, вся работа осуществляется в творческих коллективах по проектам. Проект может предложить любой сотрудник и пригласить для его выполнения любого члена коллектива. Для подготовки молодых ученых мы имеем свою кафедру в Московском физико-техническом институте, где я преподаю много лет. Каждый год 6-8 лучших студентов поступают к нам в аспирантуру, после ее окончания приглашаем к нам на работу самых талантливых молодых ученых. Нам удалось добиться отсутствия проблемы утечки мозгов - во всяком случае в нашем институте. Наоборот, к нам нередко приезжают по контракту талантливые ученые из других стран - США, Франции, Германии...

- Слушая вас, создается впечатление, что все у вас получалось как будто само собой. Медициной занялись тоже случайно?

- Его величество случай, или, как кто-то скажет, судьба, очень многое, если не все, определяет в жизни. Такой же случай подтолкнул меня заняться проблемой иммунологии всерьез, когда 30 лет назад после гриппа я заболел хронической пневмонией. Врачи говорили, что подлатать можно, но полностью вылечиться нельзя. Я начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в организме человека по представлению врачей. И вот я и мои ученики, которые только что окончили университет, начали развивать математическую иммунологию. О ее эффективности можно судить по мне: я избавился от «неизлечимой» болезни. Кстати, механизмы такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная цепная реакция, которая обеспечивает защиту от заболеваний.

- Складывается впечатление, что ваше главное «средство Макропулоса» - доброжелательность и любопытство. Все-то вам интересно, и плохого слова вы не скажете даже о людях, которые того заслуживают.

- Вероятно, вы правы. Мне интересно жить и, пожалуй, я незлой человек. Но, увы, время нам неподвластно. Оно летит с неумолимой быстротой, сохраняя веру в то, что завтра будет лучше, чем вчера. Однажды академик Трапезников произнес очень понравившуюся мне фразу: «В умирающем обществе последней умирает наука». Это как человек, находящийся при смерти: врачи считают, что его можно спасти, пока функционирует мозг. Очень верное сравнение. Не будет у нас науки - прощай, Россия!

Источник: itogi.ru

Похожие новости:
США создадут флот бомбардировщиков-невидимок из Зоны 51
ВВС США планируют закупить сотню тяжелых американских бомбардировщиков нового поколения B-21 Raider с применением стелс-технологии. Для этой цели военные приступят к консервации стратегических бомбардировщиков B-2 Spirit и Rockwell B-1 Lancer, чтобы освободить денежные средства для поддержки программы B-21, сообщает ..
2018-02-14 3989 0 Военная техника
0
США рассекретили видео испытаний термоядерного оружия
Физик Грег Сприггс из Ливерморской национальной лаборатории имени Эрнеста Лоуренса Министерства энергетики США совместно c коллегами выложил в сеть 62 новых рассекреченных ролика испытаний ядерного оружия в атмосфере. Об этом сообщается на сайте лаборатории.Среди материалов есть, например, видео ..
2017-12-18 3320 0 Военная техника
0
Россия показала МиГ-1.44 с «секретной частью»
Летный экземпляр опытно-экспериментального прототипа советско-российского истребителя пятого поколения МиГ-1.44 МФИ (от «многофункциональный фронтовой истребитель») замечен на статической стоянке для демонстрации посетителям Международного авиационно-космического салона 2019 года (МАКС-2019). Соответствующая фотография опубликована в Twitter пользователем @MuxelAero.На снимке ..
2019-08-28 1420 0 Военная техника
0
Военные рассказали о разработке новой системы спутниковой связи
В России создают новую единую систему спутниковой связи военного назначения. Об этом, как передает «Интерфакс», сообщил заместитель начальника Главного штаба Сухопутных войск по связи Александр Галгаш.«Для построения космического эшелона ведется опытно-конструкторская работа по созданию системы ..
2016-10-23 4075 0 Военная техника
0
В России появилась лаборатория боевых роботов
Лаборатория робототехники создана в России и уже приступила к работе. Об этом, как сообщает ИТАР-ТАСС, заявил заместитель председателя Военно-промышленной комиссии при правительстве России Олег Бочкарев. Другие подробности относительно новой лаборатории, которую планировалось создать в рамках государственно-частного партнерства, Бочкарев ..
2014-06-07 2391 0 Военная техника
-1
ФСБ заказала разработку Шершня
Федеральная служба безопасности России объявила конкурс на разработку новой летающей лаборатории на базе вертолета Ми-8. Опытно-конструкторские работы будут проводиться под шифром «Шершень». На создание новой опытовой машины планируется потратить не более восьми миллионов рублей. Летающая ..
2013-09-26 1905 0 Военная техника
0
Американскому стратегическому бомбардировщику B-21 назначили дату полета
Первый полет американского стратегического бомбардировщика B-21 Raider состоится 3 декабря 2021 года, передает Air Force Magazine заявление вице-начальника штаба Военно-воздушных сил (ВВС) США Стефана Уилсона.Кроме касающихся B-21 Raider сроков, военный рассказал о планах по обновлению двигателей ..
2019-07-26 1325 0 Военная техника
0
В России появится новая система секретной спутниковой связи
В России будет создана мощная инфраструктура персональной космической связи, которая сможет обеспечить глобальный охват и конфиденциальность коммуникаций. Об этом в четверг, 14 августа, сообщает газета «Известия» со ссылкой на проект Федеральной космической программы (ФКП) на 2016-2025 года. Эта система ..
2014-08-14 2422 0 Военная техника
-1
В Новосибирске покажут макет секретной атомной подлодки
Во время первого Международного форума технологического развития, который пройдет в Новосибирске 14-15 ноября, будет презентована оригинальная модель подлодки нового поколения "Новосибирск". Об этом сообщили в пресс-службе правительства Новосибирской области.Многоцелевая атомная подводная лодка серии 885М ..
2013-10-26 4034 0 Военная техника
0
В США не удаётся победить поразивший беспилотники вирус
С момента обнаружения зловредной программы на компьютерах авиабазы Крич, с которой управляется большинство беспилотных аппаратов США, прошёл месяц. Однако избавиться от последствий кибератаки, а также точно охарактеризовать её военные не могут. Проникший в компьютерную сеть базы ВВС Крич в Неваде ..
2011-10-21 1755 0 Военная техника
0
США создали вирусы для кибер-войн
Власти США причастны к разработке трех новых вирусов для шпионажа и кибер-атак. Об этом говорится в докладе американской компании по производству программного обеспечения Symantec. По данным компании, руководство Соединенных Штатов имеет непосредственное отношение к созданию компьютерного червя Stuxnet, использованного ..
2012-09-18 1931 0 Военная техника
0
Гиперзвуковые технологии: новые горизонты
2 декабря в ОАО «ГРЦ Макеева» состоялось рабочее совещание, в котором приняли участие представители Объединенного института высоких температур Российской академии наук, Центрального института авиационного моторостроения им. П.И. Баранова, Московского физико-технического института, учёные и ведущие специалисты Государственного ..
2014-12-11 3141 0 Военная техника
-1
Американцы успешно испытали ракету против компьютеров
Исследовательская лаборатория ВВС США совместно с корпорацией Boeing ведет разработки крылатой ракеты CHAMP (Counter-electronics High-powered Microwave Advanced Missile Project), главная функция которой - выведение из строя различных устройств и электронных сетей противника. Речь идет об электромагнитной импульсной ..
2012-10-25 2344 0 Военная техника
0
Китай вывел на орбиту робота для борьбы со спутниками
Китайские военные проводят испытания трех небольших космических аппаратов, которые являются частью секретной противоспутниковой системы, сообщают американские СМИ со ссылкой на источники. Три спутника были запущены 20 июля. Позже аппараты провели необычные маневры в космосе, которые могут ..
2013-08-27 2721 0 Военная техника
0
Су-57 с «изделием 30» попал на фото
Прототип российского истребителя пятого поколения Су-57 (летающая лаборатория Т-50-2) с двигателем второго этапа («изделие 30») продолжает летные испытания в Жуковском, сообщает блог bmpd.В нем приводятся ссылки (первая и вторая) на новейшие фотографии Т-50-2.В летающей лаборатории ..
2018-05-19 26216 0 Военная техника
0